Юрия Цапника безо всяких скидок можно назвать одной из «визитных карточек» современного Челябинска. Митяев, Ярушин и Цапник…
Только, в отличие от своих поющих коллег, Юрий Викторинович накрепко привязался к Южному Уралу теми незримыми корнями, которые не отпускают его в столицу. В нем, как мне кажется, воплотилась уральская основательность (хоть Цапник родом из Сибири), а ей чужд космополитизм.
Впрочем, мощный росток фамильного дерева Цапников — сын Ян — пробился через асфальт Москвы и бетонные заборы, ограждающие отечественный шоу-бизнес от посторонних глаз. Яна мы сейчас видим на телеэкранах почти каждый день. Но корни… Корни не отпустили, и совсем недавно сын Юрия Цапника получил премию «Признание». Так что и он наш, южноуральский…
На «Признании» мы и договорились о встрече с Юрием Викториновичем, но все что-то мешало: то нехватка времени, то проблемы со здоровьем. Однако я не волновался. Наша встреча так или иначе должна была состояться. Так и вышло. Цапник-старший принял нас с фотографом в фойе драматического театра имени Наума Орлова. Одетый в черную водолазку и черный же костюм, он вполне органично смотрелся на красном бархате кресел. И даже не смущало отсутствие кабинетного антуража. За 40 лет, отданных драмтеатру, Юрий Викторинович может весь его назвать своим большим кабинетом…
— Первый и главный вопрос: вы ощущаете себя знаменитым?
— Да нет, конечно. Совершенно. Я называю это так: «очень известный в своем ЖЭКе».
— Видел вас на сцене с Яном. Есть повод для гордости?
— Не стыдно, самое главное. Я поступки в жизни оцениваю как «стыдно» — «не стыдно». Сравнивать отца и сына не совсем логично. У Яна гораздо больше возможностей, его аудитория – вся Россия и заграница, которая принимает наши телеканалы. У меня – гораздо меньше…
— А почему вы в свое время не переехали в Москву?
— Так получилось… Жену и Яна тут многое держало. Его — спорт, гандбольная команда «Полет» была в самом расцвете. У жены – аспирантура. Да и потом у меня в мыслях не было, как в «Трех сестрах» — «В Москву, в Москву..!» Я спокойно отношусь к столице, хотя даже давали квартиру в Чертаново. Мне показалось, что это очень далеко… Когда в кино у меня, что называется, «покатило», хотел переехать в Питер, хорошие предложения были, но… началась перестройка. Кино как таковое ушло из жизни провинциальных артистов. «Ленфильм» распался на частные фирмы… Вот и не поехал. А потом и Ян закончил питерскую теперь уже академию театрального искусства. Я подумал, что двух Цапников Питеру будет многовато, да и что обижаться… Не я взлетел, так он.
Не считаю, что положил свою жизнь на алтарь сыновьего счастья. Меня в молодости звали учиться в академию, она тогда называлась институтом театра, музыки и кинематографии. Но я уже отучился курс в иркутском училище, мы собирались создать театр «Юность». Я решил, что если уеду, то предам курс, и отказался…
— Такое ощущение, что в жизни вам пришлось часто от чего-то отказываться…
— В принципе, да, было…Но допустим, те же Москва, Питер… Тебе улыбаются, встречают, целуют, а потом отворачиваются и говорят про тебя совсем другое… Понимаешь, я – человек сибирский, вырос на Ангаре, на Байкале, мне это не нравится.
— В средневековой Англии актеров воспринимали как неизбежное зло. Они были отверженными, играть они только в специально отведенных местах. Сейчас – обратная ситуация. Актер – доверенное лицо кандидата в президенты… Актеру приписывают некую социальную роль. Вы в подобном участвуете?
— Нет. Стараюсь не лезть в политические, интрижные дела. Не интересно. Приглашают, конечно, но я считаю, что «мордой не вышел». К себе достаточно критически отношусь, самоиронично. А как без этого в наше время?
— Как в себе воспитать самоиронию?
— Ну как… Когда мне сильно фигово, я «щекочу себя изнутри». Склад ума такой. Подмечать всевозможные мелочи, видеть в тяжелых ситуациях смешное. Не потому, что так просто жить, а потому что так и есть. Мы же порой вспоминаем прошлые события, которые казались трагическими, со смехом… Это вопрос времени, оценки. Когда началась перестройка, тяжелоатлет Юрий Власов гениально же сказал: «Меня поражает, что все вдруг прозрели». Вдруг… Иногда я вижу немножко дальше, чем просто «сегодня».
— И что ждет Россию?
— Везде, во всем мире сейчас достаточно тяжело, но у нас все происходит как-то латентно, приходится ждать всевозможных неожиданностей. Но надеюсь, что в правительстве сидят умные люди, которые их прогнозируют, готовятся. А если ошибаются, то дай Бог. Вон сейчас полмира готовится к концу света, и люди вообще шизанулись некоторые. Один мужик ковчег построил. Ну нельзя же к этому серьезно относиться.
— Вы ковчег не строите?
— Нет, не строю. У меня если дома все нормально – то и хорошо. Друзья вокруг живы – и слава Богу. Когда говорят по телевизору о таких глобальных вещах… Вот скажи мне кто-нибудь 25 лет назад, что в России станет столько автомобилей, я бы не поверил. Да и что у меня когда-нибудь будет машина, не поверил бы…
— А сейчас у вас какая?
— Рено «Логан». Надежная, зимой в любой мороз заводится от мысли. Меня «Ленфильм» заставил сдать на права. Снимался я за рулем, гонял на «эмке» вокруг Александрийского столпа на Сенатской площади. Перед этим попросил хозяина машины показать мне, что в ней к чему. Он говорит, мол, если ездишь на «Москвиче» или «Жигулях», то ничего не получится. Я отвечаю, что нет машины, но на гастролях мужики давали порулить «ЗИЛом». Проехались с ним в кабине, хозяин успокоился. Знал бы он, что я пятый раз за рулем… Ну сняли несколько дублей, подходит второй режиссер и спрашивает, как это у меня до сих пор прав нет. А я что? На планере могу летать, а вот прав — да, нет. Тут же устроили меня в какую-то группу в автошколе…
— По блату?
— В смысле как артист? Да нет… Я, кстати, не собирался идти в артисты. У меня пять специальностей рабочих: токарь, слесарь, монтажник, жестянщик… Ну а в артисты я попал случайно. Зашли в Дом культуры, там какой-то народный театр репетирует, ну мы и сидим. Подходит мужичок и говорит, что хулигана надо сыграть, не слабо? А что хулигана играть? Бычок к губе прилепил, кепон надвинул – и все. Я сыграл, а потом заболел один из главных артистов, я его роль сыграл. А тут как раз открылось театральное училище, поступил. Я вообще был нормальным рабочим пареньком. На работу в телогрейке ходил, и подраться случалось.
— Жалеете о том времени?
— О том, что молодость прошла, всегда жалеешь. А время… Я вывел для себя такую формулу: да, мы все были обманутыми, но были счастливыми. Во-первых, потому что молодые были, а во-вторых – потому что верили. Другое дело, что потом было много разочарований. А сейчас с одной стороны хочется какой-то стабильности, но вот были мы в Германии, так немцы сказали, что у вас, в России все так интересно, а у нас – «орднунг». В пять утра встал и на работу «арбайтен», после работы зашел в бар, шнапсу выпил. Потом домой, перед телевизором посидел – и спать. А с другой стороны… Вот поехал немец отдохнуть к озеру, порыбачить. Уезжает – мусор с собой в мешках берет. В субботу-воскресенье все небо в планерах. У нас, чтобы в небо подняться, сто пятьдесят разрешений надо получить.
— Я так понимаю, ваш драйв – небо?
— Да, конечно, в детстве мечтал, поступил в авиационный техникум. Только я поступал на «контрольно-измерительные приборы», а меня зачислили на «металлургию». А она мне так не понравилась… Поэтому я ушел в вечернюю школу и на завод.
Сейчас я, кроме сцены, конечно, себе «позволяю» рыбалку, езду на автомобиле, пострелять люблю. Но охота – это редко, потому что с открытием театрального сезона совпадает, но членские взносы плачу аккуратно…
— Когда Яну Цапнику вручали премию «Признание», вы поднялись на сцену драмтеатра вместе с женой. Она поблагодарила организаторов за то, что удалось увидеть сына, а то, мол, шесть лет не виделись. Действительно так сложно встретиться?
— Ну конечно. Он прилетал на мое 60-летие шесть лет назад, причем сначала сказал, что ничего не получится. Я обиделся, но Ян смог. Его привезли, спрятали и когда я его увидел, не мог понять, кто это, на меня похожий…
— У вас с ним много общего?
— Думаю, что по знанию количества анекдотов мы с ним можем посоревноваться. Юмор такой же. Актерскому мастерству я его не учил, но все говорят, что мы очень похожи.
— У него только лицо подобрее…
— Да, есть такое. Его любят на съемках. Ну, у меня и жизнь другая была. Но и на Яна где сядешь, там и слезешь. Он отслужил в десанте, был в группе глубокой разведки. Много прыгал с парашютом, до сих пор на шпагат садится… Профессия требует – толстеет на 20 килограммов, это он в «Швейке» сниматься собирался, нужды нет, худеет на те же 20. Но это требование профессии, повторюсь…
— Профессия у вас с сыном не самая простая. Вы думали о том, чтобы отойти от нее?
— Да я сколько раз собирался уйти. Иногда думаешь: «Да кому все это нужно?» Профессия же зависимая от оценок. Хорошо, если актер умеет самолюбоваться, ему проще, я вот не умею… Ну а потом семья. Зарплаты у нас скромные. Работал бы я где-нибудь на заводе в свое время, так нормально все было бы. Но наступает момент, когда выходишь после спектакля на поклон, видишь глаза зрителей, и понимаешь, что без этого не сможешь. И потом я очень не люблю однообразие. Надо часто менять книги, железные и деревянные инструменты, искать новое.